Прошло чуть больше двух часов, и квартира приобрела божеский вид. Володя огляделся с чувством удовлетворения – посуда вымыта, пол протерт, пыль сметена, грязное белье и одежда собраны и засунуты в ванную, из раскрытых форточки и балконной двери в помещение врывается хоть не очень чистый, но свежий воздух, постепенно вытесняя застоявшийся угар, на плитке закипает в кастрюльке вода, даже, казалось, радиоточка зазвучала более внятно и жизнерадостно, транслируя эстрадные хиты в каком-то концерте.
Подхватив наполненное мусором ведро, Петрушевский вышел из квартиры и спустился к мусоропроводу. На губах у него была улыбка довольного собой человека.
Когда он опорожнял ведро в смердящее жерло приемника мусора, на площадке, с которой он спустился, открылись двери лифта, и послышались шаркающие шаги, сопровождающиеся немелодичным, глуховатым позвякиванием, наводящем на определенные ассоциации, скрипнула отворяемая дверь, и хриплый нетрезвый голос возопил:
– Игорёня, ты дома? Вот и мы… – голос на мгновение замер и продолжил: – Гля, да ты у нас хозяин!?
Захлопнув крышку мусоропровода, Володя легко взбежал наверх. Сделав два неслышных шага, он оказался за спиной невысокого, дурно пахнущего мужичонки, с удивлением озирающегося по сторонам в коридоре Вильневой квартиры.
– Что, брат, кричишь, тут не глухие живут.
От неожиданно раздавшегося за спиной голоса пьянчужка аж подскочил на месте и затравлено оглянулся, и сразу же замер, уставившись на плечистого седого мужика лет сорока с небольшим, в обтягивающей крепкое мускулистое  тело футболке, пятнистых штанах и высоких кожаных ботинках.
– Да я вот, к Игорю пришёл, – пролепетал ошарашенный визитер. – Игорь здесь живёт?
Во взгляде у него читалось сомнение, он явно не ожидал положительного ответа, поэтому удивился ещё больше, получив ответ на свой вопрос.
– Да, здесь. А ты кто таков будешь? Гонец из Армии Спасения?
– Н-нет, – заикаясь, ответит тот. – Я его друг. Вот, – он встряхнул принесенной полотняной сумкой, от чего в ней опять что-то звякнуло, и совсем неуверенно продолжил: – В гости пришёл.
– Угу… В гости… –  задумчиво повторил Володя, холодно улыбаясь. – Ну, извини, день сегодня не приемный, так что ступай в гости к кому-нибудь другому, друг, – выделив последнее слово, продолжил майор и отступил в сторону, освобождая дорогу.
Мужик оказался сообразительный, повторять дважды не пришлось, он проворно шмыгнул в открытую дверь и, не дожидаясь лифта, не оглядываясь, заторопился вниз по лестнице.
Закрыв за ним дверь, Петрушевский прошёл на кухню. Поставив помойное ведро в мойку под раковину, он поднял крышку кастрюльки – вода уже бурно кипела, он всыпал в неё уже порезанное на ломтики копченое мясо, принесенное им на закуску, добавил немного найденной на кухонном шкафчике вермишели и, посолив, водрузил крышку на место. У этого блюда даже имелось название, вроде как в ресторане, но оно понятно и дураку – «опохмельный супчик». Володя улыбнулся удачной формулировке и тут же обернулся, услышав тихий скрип у себя за спиной.
Из коридора, с трудом вращая колеса, в кухню въехал Игорь. Вид у него был одновременно страдальческий, заспанный и удивленный. Широко открытыми глазами он уставился на застывшего у плиты бывшего командира.
– Ба-а, – нарушил молчание тот. – Явление Христа народу.
Игорь продолжал недоумевающее моргать опухшими веками.
– Командир, какого хрена ты здесь делаешь? – наконец прохрипел он пересохшим горлом.
– Да вот, пришёл в домохозяйки наниматься. Возьмёшь? – ухмыльнулся в ответ Володя.
– Капитан, ты не гони, я тебя серьёзно спрашиваю: ты что здесь делаешь?
– Ладно. – Петрушевский сразу же стал серьёзен. – Иди, умойся и кати сюда, за едой и погутарим, что да почему. – И тут же отвернулся к плите, отметив, что Игорь послушно направился в ванную.

Они сидели друг против друга за кухонным столом.
Перед Игорем парила миска с супом, перед Володей лежал огромный бутерброд с колбасой, копченым мясом и зеленью. Петрушевский взял бутылку «Столичной» и, наполнив две пятидесятиграммовые рюмки, убрал её в сторону.
– Ну, выпьем за встречу, – подняв рюмку, провозгласил он тост, и продолжил с нажимом, многозначительно глянув в глаза Игорю: – По одной, – и, не ожидая больше, опрокинул содержимое себе в рот, и тут же откусил огромный кусок от бутерброда.
Игорь последовал его примеру и, поставив уже пустую рюмку на стол, принялся за приготовленный неожиданным гостем легкий суп. Нежирное варево благотворно действовало на то и дело сжимающийся в болезненных спазмах желудок; наконец, он и вовсе успокоился, переваривая пищу. Находясь в своей квартире, Игорь чувствовал себя неуютно, и все из-за присутствия этого спокойного и твердого человека, его бывшего командира – капитана Петрушевского. Он не видел его уже черт знает сколько времени, и не ожидал увидеть в будущем, но…вот он сидит собственной персоной и как не в чем ни бывало, жует свой бутерброд. Ох, как ему не хотелось представать перед своим, хоть и бывшим, командиром в том виде, в каком он оказался. Но уже ничего не изменишь, что есть – то есть.
Расправившись с супом, Игорь отодвинул тарелку и откинулся на мягкую спинку своего инвалидного кресла, вперив свой взгляд в сидящего напротив мужчину.
Вытащив из кармана пачку «Астры», Володя подкурил сигарету и бросил оставшиеся на середину стола, прихлопнув сверху зажигалкой.
– Закуривай, – предложил он, делая глубокую затяжку и выпуская дым через ноздри.
Вильня не стал отказываться и тоже закурил, пальцы его при этом предательски дрожали. Он втянул в себя горький дым и удовлетворенно выпустил его наружу. Да, сигареты ему как раз и не хватало, чтобы сосредоточиться и понять – зачем же все-таки к нему пожаловал этот уже почти забытый человек.
Что ему нужно от искалеченного войной бывшего подчиненного?
За окном вечерело, и солнце, залив кухню лучами света, окрасило её стены в огненно-оранжевый цвет.
Мужчины молча курили, думая каждый о своём. Наконец Петрушевский нарушил затянувшееся молчание.
– Ну что, Вила, поговорим за жизнь? Рассказывай, как ты докатился до такого состояния, – и указал окурком на заросшее щетиной лицо Игоря.
– А-а, – Вила склонил голову и махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой. – История стара, как мир. – Он опять глубоко затянулся, было видно, что, несмотря на прошедшее время, эта «история» все ещё беспокоит его. – Все просто, как швабра, она ждала героя, увешанного орденами и медалями, и при этом живого  и здорового, а вернулся безногий калека, с которым и погулять-то не выйдешь в парке, что уж там говорить о семейной жизни. В общем, навестила она меня пару раз, да и забыла сюда дорогу. – Он тяжело вздрогнул. Я её не виню, какой из меня муж, так, дополнение к мебели, да и то не слишком симпатичное. А она замуж вышла, имеет детей, а что со мной бы имела – одни хлопоты, я-то и на бабу взгромоздиться не смогу, так на кой хрен я такой нужен?! – Последние слова он почти выкрикнул, как будто выплеснул ведро помоев, по его небритым щекам текли слезы, а он даже не замечал этого, зло уставясь в пространство за спиной Петрушевского…Наконец он как будто очнулся, взгляд его стал осмысленный. – Наливай, капитан.
– Нет, – покачал головой молчавший до этого майор, и закурил следующую сигарету. – Выпили по одной, и хватит.
– Капитан, не гони беса, плесни, не кобенься!
– Вила, ты же знаешь, я дважды не повторяю. Тебе пить хватит.
– Слушай, Петруха, – назвал он его армейским прозвищем, – будь человеком, поднял муть со дна, так налей, чтобы осело!
– И так осядет. Ты посмотри на себя. Ещё немного, и сдохнешь. Как собака.
– Ишь, проповедник херов. Ты на своих двоих бегаешь, а я вот, – он приподнял правую культю, – хоть в зоопарк сажай, все равно как на зверя диковинного смотрят, – распаляясь, он кричал, брызжа слюной. – Побыл бы ты в моей шкуре, когда и поссать не можешь по-человечески, а на унитаз на руках скачешь, как орангутанг. Что замолчал? Нету, чем крыть? Правильно! Конный  пешему не товарищ! А вся любовь к ближнему сводится к тому, что сбегают за «пузырем» за мои же бабки, да и вылакают за компанию. А ты – «сдохнешь, как собака». Да, как собака, а как же иначе, потому что я никому не нужен. И на меня все ложили давным-давно и, причём основательно. «Воины-«афганцы», инвалиды войны!» – насрать им всем на нас! Сейчас все только о себе думают! Вот так-то, капитан. Вот она, жизня на гражданке, со всеми её прелестями.
Выдохшись, он откинулся на спинку кресла, переводя дыхание.
Во время всего этого монолога Петрушевский продолжал спокойно курить, как будто это его вовсе не касалось, но когда Игорь закончил, он раздавил окурок в консервной банке, заменяющей им пепельницу, и, угрюмо глянув на собеседника, заговорил.
– А теперь послушай меня, и слушай внимательно. Значит, ты у нас обиженный жизнью?! – неожиданно он сильно стукнул кулаком по столу, от чего ложка в миске, подпрыгнув, звякнула, а Игорь вздрогнул. – А ты вспомни ребят. Вспомни Даньку, разорванного в клочья, вспомни Любу, Влада, всех, раздавленных в лепешку и запеченных в собственном соку, как жаркое, вспомни остальных, оставшихся там, за рекой, или вернувшихся домой в цинковых футлярах. Им лучше?
– Они хоть отмучались уже, – буркнул Игорь.
– Хрена лысого! Любой из них с удовольствием поменялся бы с тобой местами. А ты хнычешь, как девка. Ты радоваться должен, что жив, что водку, вот, жрать можешь. А ты стонешь…
На самом деле майор так не думал, но ему нужно было успокоить парня, привести в чувство, вернуть к жизни, ведь он знал, каким тот может быть жизнерадостным, но Игорь только угрюмо молчал.
– Посмотрел бы я, как бы ты радовался сидя без ног, – произнес в ответ Вила, но было видно, что он уже успокоился.
Володя поднялся и включил свет. Лампочка–сотка, висевшая на проводах под потолком, вспорола начавший сгущаться сумрак, залив кухню ярким светом. Петрушевский взял бутылку и наполнил рюмки.
– Давай выпьем за ребят, и не стони. Не забывай, что ты всё-таки жив.
Выплеснув в себя водку, Петрушевский вновь устроился на стуле, закурил. Вильня не заставил себя долго ждать – тоже выпил, даже не поморщившись, и закурил взятую из пачки «Астру». Дым сизыми струйками вился к потолку и там клубился, как предгрозовая туча, затуманивая свет лампочки.
– Ну а ты как живёшь, капитан? Все воюешь? – спросил наконец Игорь.
– Майор, Игорь, уже майор. – Он замолчал, задумчиво затягиваясь. – А насчет «воюешь», – вздохнул Володя, – не знаю. Врачи говорят, что уже все – отвоевал.
– Что такое? – на лице Вильни читался живой интерес.
– Что, что… Инвалид я, Игорь, такой же, как и ты…
– Э, нет, брат! Ты целый, я-то вижу, а вот я уже в полуразобранном состоянии.
– Это только видимость.
– Что?.. – Игорь постучал согнутым пальцем по виску.
Майор согласно кивнул.
– И где ж тебя это угораздило?
– Братья мусульмане помогли.
– Чечня?
Володя опять кивнул.
– Она, родимая.
– И?.. – Вила многозначительно замолчал, вызывая на откровенность.
– И шваркнулась мина возле меня, в каких-то трех метрах, и башка моя чуть не лопнула, как арбуз, хотя и капитально треснула. Но доблестные военные врачи подоспели вовремя и не дали загнуться несчастному вояке.
–  И что теперь?
– Что? Хм… Почти постоянная головная боль, потери сознания и возможные припадки.
– А это? – Игорь кивнул на початую бутылку водки.
– Строжайше противопоказано,  –  ухмыльнулся в ответ Володя.
– Понятно. – Игорь раздавил окурок в импровизированной пепельнице. – Что думаешь делать дальше?
Петрушевский пожал плечами.
– А что делать? Ни кола, ни двора, ни родственников. Вот тебя навестил. Во Владимирск собираюсь… – майор многозначительно замолчал, – не желаешь со мной? У нас там все-таки дело…
– На чем? На этом кресле? – Вила криво ухмыльнулся.
– Почему на кресле?! Я на машине. Вообще-то, направляясь сюда, я ожидал увидеть счастливое семейство с множеством детишек, ты же не писал ничего об этом, – Володя неопределенно кивнул головой, но Игорь понял.
– Да не хотелось напрягать тебя своими проблемами.
– Понятно. Ну, так я и говорю, раз уж ты один, едем вместе. В конце концов – это наше общее дело.
Игорь задумчиво жевал неподкуренную сигарету. Мысль была интересная, заманчивая. Он и сам часто вспоминал о той вылазке в тыл душманов, в которой погиб Данька Крашин, и в которой они добыли ценный трофей – серебряную статую какого-то то ли Бога, то ли демона, то ли просто важного человека из прошлого, изображенного несколько утрировано. Тогда они решили после увольнения из армии продать её, а пока переслать в Союз, во Владимирск, на родину Крашина, и, можно сказать, с его помощью. Осталось её только извлечь, да найти покупателя. А в теперешнее время, в творящемся в стране бардаке, это можно провернуть запросто. Из всего взвода в живых остались только они двое, но не мешало бы помочь семьям погибших, да и себе обеспечить безбедное существование, нужно только немного подсуетиться. Но в теперешнем его положении это будет несколько затруднительно, он будет только мешать командиру. Так он и сказал Петрушевскому.
– Брось, – ответил тот, махнув рукой. – Мешать ты мне не будешь. Устроимся где-то на квартире. Навестим Данькиного брата, он, я думаю, тоже подсобит. Так что все будет нормалёк. Ну что, едем?
Игорь мысленно махнул на все рукой. Ну и хрен с ними, со всеми проблемами.
– Едем!
– Ну, тогда ещё по пятьдесят, и спать!
Майор разлил по рюмкам водку.
– За успех нашего дела! – объявил он тост.
«Чокнувшись», они выпили, не закусывая.
– Ну, отбой!