Заводь полукругом вдавалась в берег. В ней шло медленное, едва заметное вращение воды. От Дона нас отделяла огромная, черная, древняя коряга. Киль "Гагарина" коснулся дна, но теперь яхта была надежно прикрыта от любых судов, сбившихся с ночного пути.
Закат совпал с ужином. Допивая чай, мы смотрели как багровый диск солнца, шипя, погружается в Дон.
Возле уха прозудел первый комар. Замершую поверхность воды разорвал тяжелый всплеск. И пошло: на берегу грянули кузнечики, подхватили лягушки, а всплески раздавались все громче, все смелей, все ближе к борту. Это была рыба. Я многозначительно посмотрел на Сергея и неумело взял в руки спиннинг.
Я не люблю техники. Вонь бензина, паутина блок-схем вызывают у меня эстетическое недоумение. С другой стороны, я люблю рыбалку и двадцать семь лет не усматривал никакой связи между этим атавистическим спортом и умением читать чертежи.
Зимой мне стукнуло двадцать восемь. Так называемые "друзья" подарили мне спиннинг - складное удилище и безынерционную катушку "Дельфин-8". К дельфину прилагалась инструкция. Я открыл первую страницу, увидел что-то вроде чертежа карданного вала - и сердечно пожал руки гостям. Саму катушку я осторожно положил на письменный стол. Всю весну она там и пролежала. Писал я теперь на кухне.

Перед отплытием на "Гагарине" я встретил еще одного "друга" - бывшего однокурсника по фамилии Лялин.
Лялин - рыбак, спиннингист, знаток блесен и завсегдатай речных излучин, черт бы его побрал. Он не мог пройти мимо того факта, что я буду проходить Дон, Волгу и Волго-Донской канал.
- Богатейшие места! Как собираешься ловить - удочкой? А наживка?
О таких деталях я не задумывался. На реке я рыбачил всего один раз. Меня разбудили в четыре утра, дали в руки удочку, надели червяка и сказали:
- Теперь плюнь, забрось и гляди на поплавок. Я забросил, смотрел до шести утра, потом плюнул, снял червяка, отпустил его на волю и лег спать.
- Наживка будет, - бормотал я. - Мормышку накопаем, хлеба намнем... еще мотыль какой-то бывает...
- У тебя спиннинг есть? - презрительно бросил Лялин.
- Есть.
- А блесны? - Короче говоря, добряк Лялин снабдил меня и блеснами, и пухлой книгой М.М.Матвеева "Спиннинг. Первые шаги".
Книгу я прочел с удовольствием. Во-первых, я с гордостью узнал, что мой "Дельфин-8" - чуть ли не самая лучшая катушка; сообщалось, что она "проста и надежна в обращении". Далее перечислялись преимущества ловли спиннингом эстетические (чистота, спортивность) и меркантильно-рыбацкие ("на спиннинг ловится преимущественно крупная рыба"). Автор был ловкий малый. Он так доходчиво пояснял, что прибрежный камыш - место засад щуки, так нежно говорил о гидродинамике вращающейся блесны, так тонко вникал в психологию окуня... Литературный талант сделал свое дело: ловля спиннингом показалась мне занятием, доступным человеку молодому, крепкому, с высшим образованием.
Вскоре после входа в Дон я сел и за каких-нибудь три часа намотал лесу на "безынерционную бобину". Что такое леса, я знал, что такое бобина, догадывался; но "завязать лесу на шпонке у основания бобины самозатягивающимся узлом" - это для физика-теоретика проблема. В конце концов я завязал бантик на какой-то загогулине, с уважением подумав - вот она, шпонка! Снасть была готова.
И настал великий миг. Погожим комариным вечером, в тихой заводи за корягой, я неумело взял в руки спиннинг. У меня было две универсальных блесны, одна утяжеленная, окуневая, одна облегченная, жереховая, и две каких-то эмалированных. Какую надеть? В темной воде плескала рыба. Может, это был жерех - а может, и щука. Я прицепил на конец лески универсальную блесну и сделал первый, неожиданно далекий заброс - метров на семь.
- Ого! - позавидовал Сергей. - Для первого раза неплохо.
Для меня это было просто здорово, но для рыбы маловато - она плескала метрах в десяти и ближе не подходила. Я забросил еще раз, потом еще, еще и еще...

Настала тихая звездная ночь. Данилыч задрапировал каюту и что-то ласково ворковал о невыключенном газе. Даня у бушприта прильнул к звездам. Рядом он установил керосиновый фонарь и разглядывал то карту, то саму натуру звездного неба. Он даже не вздрагивал, когда мимо лица проносилось жало щучьего тройника.
По-видимому, первый заброс должен был остаться наилучшим. На него ушло все пресловутое везение начинающего рыбака.
Мне мешало решительно все: мачты, шкоты, гик грота. Трудно отдать предпочтение какой-нибудь одной детали оснастки. Все они внесли свой посильный вклад. Крючок блесны побывал в каждой веревке. Он пронзал и резину кранцев, и дерево фальшборта. Непрерывно почесываясь от комариных укусов, размахивая удилищем, я плясал по палубе, как шаман, пытающийся выгнать из Дани злого духа астрономии. Сергей подавал советы и просил "дать покидать". На плавучем кране раздался смех: там ребятишки вытащили еще одну рыбу.

С наступлением темноты прелесть ловли спиннингом возрастает. Блесны я теперь не видел. Для заброса этот факт особого значения не имел: блесна выбирала путь независимо от моего желания, она обладала свободой злой воли. Зато теперь, подматывая лесу, я засекал момент окончания подъема по тому звону, с которым блесна застревала в переднем кольце - "тюльпане" - удилища. Вынимать тройник из желудка пойманной щуки наверняка было бы легче.
А затон кипел. За бортом не прекращался таинственный, приглушенный, волшебный плеск крупной рыбы. Я человек мирный. Но если б в ту ночь мой взгляд, устремленный на воду, мог убивать - ни один пескарь не увидел бы больше солнца.
Даня ушел спать. Сергей тоже укладывался - на моем матраце, потому что его матрац я проколол. За последние полчаса у меня сорвались три блесны. Я бросал их с такой ненавистью, что они покидали леску и присоединялись к сонму метеоров, чертивших огневые знаки во тьме.
Наконец я утопил саму катушку. Она выскочила из зажимов и жабой плюхнулась за борт. Я взялся за леску, вытянул все сто метров, на конце которых висело дьявольское единство бобин и шпонок, смял все это комом и засунул под матрац. Все уже спали. Я осторожно залез в каюту, взял с полки книгу апостола спиннингизма М.М.Матвеева... У борта "Гагарина" раздался еще один всплеск.
Когда мы покидали затон следующим утром, в прощальном прыжке над водой поднялась гладкая, черная, обширная спина. Это было последнее "прости" тихого омута.
Все это было уже давно, читатель. Говорят, сейчас низовье Дона окончательно отравлено промышленными отходами. Я не был там со времени похода на "Гагарине", и, как всегда в таких случаях, мне трудно представить, что мой "тихий омут" стал по-настоящему тихим. Мертвым.